по ком звонит колокол стих

Содержание

По ком звонит колокол стих

По ком звонит колокол

Обращения к Господу в час нужды и бедствий

Схватка Смерти, или Утешение душе, ввиду смертельной жизни и живой смерти нашего тела

Выражаю мою признательность Британской академии, чья поддержка помогла в подготовке материалов, часть которых представлена в этом издании.

Кроме того, выражаю глубокую благодарность все.» тем, чья разнообразная помощь способствовала осуществлению этого проекта: И.И. Ковалевой, У.Дж. Томпсону, Я.Л. Лутиковой и А.В. Долгопачову. К.Т. Мелик-Ахназаровой. С. Клюкасу, М.П. Одесскому, Д.М. Фельдману и Л.И. Тананаевой.

А.В.Нестеров. Джон Донн и его «ars moriendi»

У каждого великого поэта есть текст, который для потомков становится квинтэссенцией всего, им написанного. Так, у Шекспира это знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть», у Китса — «Ода соловью». У Пушкина средний читатель помнит «Я вас любил. » Для Донна таким текстом стали его слова, вынесенные эпиграфом к роману Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» — и, собственно, давшие этому роману название. Мы говорим об отрывке из «Обращений к Господу в час нужды и бедствий» — не совсем обычной прозаической книге, соединяющей в себе дневник, медицинский бюллетень, богословский трактат и молитвенник (английское название ее, «Devotions upon Emergent Occasions», напоминает о том, что «требник» по-английски — «The Book of Devotions»).

«Обращения к Господу в час нужды и бедствий» были написаны зимой 1623 г., когда Донн, в ту пору настоятель лондонского собора Св. Павла и придворный капеллан короля Иакова I, слег с приступом тяжелейшей «лихорадки». Современные медики утверждают, что то был возвратный тиф, среди симптомов которого — бессонница, бред, полный упадок сил и сильные боли во всем теле. На пятый или седьмой день наступает кризис, но даже если он миновал, сохраняется опасность последующего рецидива заболевания, приводящего, как правило, к смертельному исходу. Донн, таким образом, подошел к самому краю могилы и лишь чудом остался в живых. В посвящении к книге Донн скажет, что он считает себя трижды рожденным: «Первый раз то было естественное рождение, когда я пришел в этот мир, и второй раз — рождение в сверхъестественный порядок вещей, когда я был рукоположен в сан, нынешнее же мое рождение — не сверхъестественное, но превышающее порядок природы, когда я вернулся к жизни после моей болезни». Опыт приближения к смерти, вынесенный Донном из болезни, стал основой «Обращений к Господу. «.

Однако это не просто размышления о смертности, это — непосредственный опыт физического умирания, зафиксированный шаг за шагом. Так медики-экспериментаторы нашего века надиктовывали ученикам клиническую картину своей агонии.

Рукою Донна, когда он писал «Обращения. «, в прямом смысле водила лихорадка. «Плотность», сложность текста объясняется той необычайной обостренностью, ускоренностью работы сознания, которые порой присущи болезни. Раскачивающийся, подобный прибою ритм этой прозы, переходы от отчаянья к надежде и обратно напоминают о море, штурмующем твердыню берега. Возможно, когда Донн писал свой текст, ему вспоминалось: «Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада» [1].

Книга была закончена Донном в течение месяца. И тут же, по настоянию друзей, ушла под типографский пресс. Донн еще не настолько оправился от болезни, чтобы выходить из дома, а отпечатанный экземпляр уже лежал у него на столе. (Интересно, что сказали бы про такие темпы публикации современные издатели, для которых даже при компьютерном наборе месяц — срок непомерно сжатый? А ведь титульный лист книг XVII в. гравировался вручную. )

Источник

По ком звонит колокол: 3 знаменитых стихотворения Джона Донна

Ариэль Городецкий

В январе 1602 года Донн тайно женился на 17-летней Энн Мор, однако её отец постарался, чтобы новоиспеченный зять оказался в тюрьме и лишился места на службе при дворе. После выхода из тюрьмы Донн остался не у дел, полученное им солидное наследство почти полностью иссякло. С 1602 по 1615 год он тщетно искал достойного применения своим талантам. Энн родила ему 12 детей, из которых выжили только семеро. В 1617 году она родила ему очередного мёртвого ребёнка, через пять дней умерла сама.

Донн долго и основательно изучал церковное право, богословие и историю церкви и в 1605–1607 годах помогал Томасу Мортону (ставшему впоследствии епископом Даремским) в написании полемических сочинений против католичества. Мортон пообещал ему хороший приход, если тот примет духовный сан, но Донн по-прежнему рассчитывал на светскую карьеру. Он пробовал получить место секретаря в Ирландии, а также пост посла в Гааге или Венеции, но безуспешно. В это время им были написаны многие шедевры любовной лирики, большая часть религиозных стихотворений и немало изощренных комплиментарных эпистол. Постепенно его поэзия удалялась от былых ренессансных тем. Излюбленными образами Донна стали жалкий, грешный, легкомысленный человек и всемогущее, всевидящее начало, к которому направлены помыслы лирического героя, измученного сомнениями в себе.

«Вечерняя Москва» предлагает вашему вниманию три известных стихотворения великого метафизика в переводе Бродского.

«Блоха»

Кровь поровну пила она из нас:

Твоя с моей в ней смешаны сейчас.

Но этого ведь мы не назовем

Грехом, потерей девственности, злом.

Блоха, от крови смешанной пьяна,

Пред вечным сном насытилась сполна;

Достигла больше нашего она.

Узри же в ней три жизни и почти

Её вниманьем. Ибо в ней почти,

Нет, больше чем женаты ты и я.

И ложе нам, и храм блоха сия.

Нас связывают крепче алтаря

Живые стены цвета янтаря.

Щелчком ты можешь оборвать мой вздох.

Но не простит самоубийства Бог.

И святотатственно убийство трех.

Ах, все же стал твой ноготь палачом,

В крови невинной обагрённым. В чём

Вообще блоха повинною была?

В той капле, что случайно отпила.

Но раз ты шепчешь, гордость затая,

Что, дескать, не ослабла мощь моя,

Не будь к моим претензиям глуха:

Ты меньше потеряешь от греха,

Чем выпила убитая блоха.

«Прощание, запрещающее грусть»

Как праведники в смертный час

Стараются шепнуть душе:

«Ступай!» – и не спускают глаз

Друзья с них, говоря «уже»

Иль «нет еще» – так в скорбный миг

И мы не обнажим страстей,

Чтоб встречи не принизил лик

Свидетеля разлуки сей.

Землетрясенье взор страшит,

Ввергает в темноту умы.

Когда ж небесный взор дрожит,

Беспечны и спокойны мы.

Так и любовь земных сердец:

Ей не принять, не побороть

Отсутствия: оно – конец

Всего, к чему взывает плоть.

Но мы – мы любящие столь

Утонченно, что наших чувств

Не в силах потревожить боль

И скорбь разъединенных уст, –

Простимся. Ибо мы – одно.

Двух наших душ не расчленить,

Как слиток драгоценный. Но

Отъезд мой их растянет в нить.

Как циркуля игла, дрожа,

Те будет озирать края,

Где кружится моя душа,

Не двигаясь, душа твоя.

И станешь ты вперяться в ночь

Здесь, в центре, начиная вдруг

Крениться, выпрямляясь вновь,

Чем больше или меньше круг.

Но если ты всегда тверда

Там, в центре, то должна вернуть

Меня с моих кругов туда,

Откуда я пустился в путь.

«Посещение»

Когда от притязаний и услуг

Моей любви отделаешься вдруг,

К твоей постели тень моя придет.

И ты, уже во власти худших рук,

Ты вздрогнешь.И, приветствуя визит,

Свеча твоя погрузится во тьму.

И ты прильнешь к соседу своему.

А он, уже устав, вообразит,

Что новой ласки просишь, и к стене

Подвинется в своем притворном сне,

Тогда, о бедный Аспид мой, бледна,

В серебряном поту, совсем одна,

Ты в призрачности не уступишь мне.

Источник

По ком звонит колокол

Как странно томит нежаркое лето
звучаньем, плывущим со всех сторон,
как будто бы колокол грянул где-то
и над землей не смолкает звон.
Может быть, кто-то в пучине тонет?
Спасти его!
Поздно!
Уже утонул.
Колокол…
Он не звонит, а стонет,
и в стоне его океанский гул,
соль побережий
и солнце Кубы,
Испании перец и бычий пот.
Он застит глаза, обжигает губы
и передышки мне не дает.
Колокол…
Мне-то какое дело?
Того и в глаза не видала я…
Но почему-то вдруг оскудела,
осиротела судьба моя.
Как в комнате, в жизни пустынней стало,
словно бы вышел один из нас.
Навеки…
Я прощаться устала.
Колокол, это в который раз?
Неумолимы твои удары,
ритмичны, рассчитанны и верны.
Уходят, уходят мои комиссары,
мои командиры с моей войны.
Уходят, уходят широким шагом,
настежь двери,
рубя концы…
По-всякому им приходилось, беднягам,
но все-таки были они молодцы!
Я знаю, жизнь ненавидит пустоты
и, все разрешая сама собой,
наполнит, как пчелы пустые соты,
новым деяньем, новой судьбой.
Минут года, и вырастут дети,
окрепнут новые зеленя…
Но нет и не будет больше на свете
тех первых, тех дорогих для меня.
… В мире становится все просторней.
Время сечет вековые дубы.
Но остаются глубокие корни
таланта, работы, борьбы, судьбы.
Новых побегов я им желаю,
погожих, солнечных, ветреных дней.
Но колокол, колокол, не умолкая,
колокол стонет в душе моей.

Источник

Джон Донн. По ком звонит колокол?

Не спрашивай, по ком звонит колокол…

Всем известен вопрос: «По ком звонит колокол?», но не все знают, что это — не вопрос, а ответ. И автор у него не Хемингуэй.

«Молитвы по случаю…» Джона Донна * (в русском переводе известные как «Обращения к Господу в час нужды и бедствий») были написаны зимой 1623 года, когда Донн слег с приступом лихорадки. «Медитации» были следствием тяжёлого хода болезни, когда своё состояние и размышления «последнего часа» поэт-богослов решил доверить бумаге…

Отрывок из «Молитвы по случаю болезни, и в ходе её», Раздумье 17

Перевод с английского языка и латыни.

И прошепчет: «Пора умереть»…

Теперь колокол звонит беззвучно, говоря ещё раз: «Ты должен умереть».

«Кто не вознесёт взора к восходящему солнцу, кто сможет оторвать взгляд от вспышки кометы? Кто останется глух к набату, разносящемуся по округе, кто сможет заглушить звон колокола — отзвук мира?

* Джон Донн (1572 – 1631) — поэт, солдат, узник Флитской тюрьмы, депутат парламента, доктор богословия Кембриджского университета (ранее из католичества перешёл в англиканскую веру), настоятель лондонского собора Святого Павла (из Википедии).

29 марта 2016 г., Новосибирск

Nunc lento sonitu dicunt,
Morieris

Now, this Bell tolling softly
for another, saies to me, Thou
must die.

Who casts not up his eye to the sun when it rises? but who takes off his eye from a comet when that breaks out? Who bends not his ear to any bell which upon any occasion rings? but who can remove it from that bell which is passing a piece of himself out of this world?

No man is an island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main. If a clod be washed away by the sea, Europe is the less, as well as if a promontory were, as well as if a manor of thy friend’s or of thine own were: any man’s death diminishes me, because I am involved in mankind, and therefore never send to know for whom the bell tolls; it tolls for thee.

Meditation 17, Devotions upon Emergent Occasions, and several steps in my Sickness, 1623.

Источник

Джон Донн. По ком звонит колокол. Часть 1

забытый в XVII и XIX, и заново открытый в веке XX. Джон Донн жил на переломе веков и времен, когда завершалась одна эпоха и начиналась другая, рушилась старая система представлений о Вселенной.

Земля из центра Вселенной становилась всего лишь одной из планет, вращающейся вокруг Солнца. Коперник входил в общественное сознание, Фрэнсис Бэкон писал «Новый Органон», церковь из последних сил отстаивала старые представления.

Человек из титана-одиночки, самодостаточной и самоценной, становился ничтожно-малой частичкой огромного человечества, сливаясь с ним и становясь частью природы. Начиналось Новое время, Новая философия, новая наука, новые географические открытия, научный эксперимент входил в практику. Все переосмысливалось. Ощущение дисгармонии мира выливалось в меланхолию и философские размышления о Вечном.

Джон Донн был героем своего времени: сотканный из противоречий, он искал себя, свое место, все подвергал сомнению, экспериментировал с собой и над собой, увлекаясь алхимией. Истина требовала нового опыта и нового обоснования. Живя между веками и временами, между прошлым и будущим он был фигурой столь же противоречивой, как и его эпоха.

Само имя Донна напоминает звон колокола – Дон- дон- дон. Стиль его стихов сложный и читать его непросто: жесткий, мужской, парадоксальный, полный неожиданных поворотов и подтекстов, драматизма, аллюзий и перебивов с использованием разговорных ритмов речи и остроумия. Его поэзия почти вся соткана из одних глаголов, через которые пробираешься как сквозь частокол.

Это была реакция на гладкость елизаветинской поэзии. Стихи Донна очень трудно воспринимаются, что тогда, что нашими современниками. И хотя они и расходились по рукам в многочисленных рукописных копиях, рецензии на них были отнюдь не лестными. При жизни Донна опубликовано всего семь стихотворений, из которых только два получили одобрение автора. Первый сборник стихов вышел уже после смерти поэта.

Его стихи и проповеди отличают не только сложность, но и особая интонация, которая трудна в переводе. Наиболее точными переводами стихов Джона Донна считаются переводы Иосифа Бродского. Бродского называют вторым Джоном Донном и тоже относят к числу поэтов-метафизиков.

Но сам поэт так не считал, говоря, что Джон Донн слишком велик, чтобы ставить себя рядом с ним. Но именно с него началась поэзия Иосифа Бродского: в 23 года он пишет «Большую элегию Джону Донну» из 208 строк. Об этом разговор впереди.

«Донн для своей эпохи — крайний модернист, экспериментатор… в переводе надо было найти язык, чтобы передать всю эту гремучую смесь: богословие на грани ереси и тяжбу с Богом, философские рассуждения, живые и яркие, как у Монтеня, молитвенный транс. И за всем этим темперамент — как у протопопа Аввакума. »

«В работе над Донном было слоев 5 правки — я работал с хорошими комментированными изданиями, 10—20 смыслов всплывали задним числом. У Донна мышление богослова-проповедника, в голове множество цитат, а в ту эпоху не было никаких «конкордансов». Он писал этот текст на грани жизни и смерти: у него был редкий и очень тяжелый вид тифа, — это похоже на эксперимент Павлова, который, умирая, диктовал ученикам внутреннее ощущение агонии. Каждая стадия болезни наложена на богословские размышления и описана подробно, с аллюзиями, напоминает спор Иова с Богом.»

Родился Джон Донн в 1572 году в семье зажиточного торговца скобяными изделиями с валлийской родословной, которая, впрочем, современными исследователями ставится под сомнение.

Мать Донна имеет гораздо более богатую родословную – она была внучатой племянницей известного святого мученика и утописта Томаса Мора.

И отец, и мать были католиками, как и все их предки. Быть католиком в не католической Англии, где верховным понтификом был король, означало одно – быть изгоями.

Это в полной мере отразилось как на семье Джона Донна, так и на нем самом. Позднее Джон Донн писал, что пострадавшие были и с той, и с другой стороны и обе стороны пользовались недозволенными приемами.

Донн не получил диплома Оксфорда, потом Кембриджа: по окончании того и другого нужно было принимать присягу королю как главе англиканской церкви, что было по причине его вероисповедания. Зато благодаря сему он получил блестящее иезуитское образование, что прослеживается в его интеллекте, аналитическом мышлении и умении выстраивать свои проповеди.

Источник